Посетители
В главе «Творческая деятельность художника Верещагина в период с 1891 по 1904 год» я говорил, что приезд в усадьбу постороннего лица был редкостью. Препятствием к тому служило уже само местоположение усадьбы далеко за пределами городской черты. Но главной причиной было, конечно, стремление отца возможно полнее использовать время для работы, вследствие чего он принимал лишь тех посетителей, которые были в том или ином отношении интересны или нужны. Но и их число было очень незначительно. Как исключение, я помню лишь начинающего художника Иванова, бедно одетого, тихого и скромного человека, в течение нескольких лет приходившего примерно раз в полгода и настойчиво добивавшегося свидания с художником Верещагиным. Каждый раз он получал от отца небольшое денежное пособие, но не это приводило его к нам в дом, а необыкновенная любовь к живописи и стремление стать художником, хотя данных для этого, по мнению отца, у него не было никаких. Он приносил отцу образцы своих произведений, спрашивал его мнение и просил совета. После его уходя отец не раз с огорчением говорил, что не знает, как помочь этому молодому человеку, потому что «охота у него смертная, а участь - горькая». Однажды Паня заметил: «Если так, Василий Васильевич, то вам, быть может, следовало бы попытаться уговорить его переменить род занятий». На что отец ответил, что он уже советовал ему заняться одновременно с живописью каким-либо ремеслом, которое давало бы средства к существованию, а там будет видно, удастся ли ему осуществить впоследствии свою мечту стать художником. Но молодой человек не хотел и слышать подобных советов! О дальнейшей судьбе Иванова я не знаю, но в последние годы нашей жизни за Серпуховской заставой он уже не появлялся.
Когда мне было шесть или семь лет, к отцу приехал его хороший знакомый скульптор Илья Яковлевич Гинцбург, который в начале 90-х годов вылепил с натуры ряд статуэток выдающихся русских людей: писателей, музыкантов, скульпторов, художников и в том числе В. Верещагина. Известная статуэтка «В.В.Верещагин за работой» (1892) отличается не только большим внешним сходством, но и выражает натуру, характер отца. Гипсовый слепок с этой статуэтки стоял в мастерской. Воспоминания об этом посещении у меня остались благодаря комичному происшествию, хорошо удержавшемуся в памяти.
Илья Яковлевич, небольшого роста, подвижный и симпатичный человек, после беседы с отцом в мастерской согласился остаться на обед. Кроме отца и гостя, за столом сидели: моя мать, бабушка, Паня и я с сестрой Аней. Я сидел возле Ильи Яковлевича, а рядом со мной сестра. Оживленный разговор перешел, наконец, на детей. Илья Яковлевич взял кусок хлебного мякиша, мял его в пальцах, а потом быстро вылепил мне петушка, а сестре курочку. После его отъезда мать сказала, что вылепленные фигурки следовало бы сохранить детям на память и, обращаясь ко мне, спросила, куда я девал петушка. Я должен был признаться, что ... съел его. Мама пришла в ужас! «Как! - говорила она,- Илья Яковлевич, который не мыл перед обедом руки, пальцами мял хлеб, чтобы слепить тебе петушка, а ты его съел?» Я очень сконфузился, но делать было нечего. Съел, так съел. Отец очень смеялся, а присутствовавший при этой сцене Паня заявил, что теперь из меня наверняка будет скульптор, не менее известный, чем Гинцбург. Предсказание однако не сбылось. Позднее, когда я уже подрос, родители, желая испытать, нет ли у меня способности к скульптуре, купили мне глину для лепки и необходимые к тому инструменты. Я сделал недурно копию с висевшей на стене гипсовой головы тигра и копию бюста Наполеона, но решительно отказался заниматься далее этим делом, абсолютно меня не интересовавшим.
Незадолго до начала русско-японской войны отца посетил издатель И.Д. Сытин, который приехал вместе с пожилым типографским рабочим. Цель их посещения осталась мне неизвестна. Посетители приехали часам к десяти утра и оставались в мастерской отца часов до двенадцати. После их отъезда, за обедом, разговаривая с Паней, отец вспоминал свою беседу с рабочим и выражал удивление, что тот совершенно открыто и без опасения высказывал свои революционные убеждения. Притом не только осуждал, но и прямо ругал правительство, говоря, что в ближайшее время рабочий класс посчитается с ним и покажет свою силу. Паня ответил, что настроения рабочих кругов ему хорошо известны, а что же касается откровенности, с которой высказывался типографский рабочий, то это не удивительно - тот знал, с кем он говорит, и не опасался каких-либо последствий. Эта тема разговора была столь необычна, что обратила мое внимание, и разговор отца с Паней крепко мне запомнился.
В памяти моей удержался еще один случай посещения усадьбы посторонними, совершенно незнакомыми лицами. Однажды летом мы с сестрой уговорили родителей повести нас в зоологический сад. Пообедали пораньше, и мать приказала заложить в пролетку нашего Серко. Уже все было готово, и мы с сестрой Аней в ожидании отъезда бегали в радостном волнении от экипажа в дом и обратно. Неожиданно от ворот раздался звонок, и мы увидели стоящую у въезда в усадьбу коляску. Дворник принес отцу визитную карточку какого-то высокопоставленного англичанина, который, проезжая с женой через Москву, хотел посетить знаменитого и в Англии хорошо известного русского художника. Приглашенные в мастерскую неожиданные посетители пустились в казавшиеся нам бесконечными разговоры с отцом. На наши с сестрой нетерпеливые вопросы: «Когда же мы поедем?» мать ответила, что если посетители не уедут в течение получаса, поездку придется отложить. Это известие толкнуло нас с сестрой на отчаянный поступок. Войдя в мастерскую, мы обратились к отцу с вопросом: «Неужели же мы не поедем в зоологический сад?» Англичане заинтересовались, что мы хотим. Отец сказал что-то по-английски, а нас просил удалиться и не беспокоиться. Минут через пятнадцать напряженного ожидания английская чета вышла в сопровождении отца из мастерской и к неописуемой нашей радости укатила. А еще через двадцать минут мы уже ехали в зоологический сад.
Время от времени за Серпуховскую заставу приезжала троюродная сестра матери Мария Дмитриевна Третьякова или, как все ее называли, тетя Маша. Приезжала она обычно одна и лишь очень редко с Александрой Сергеевной Кёлер, дальней родственницей бабушки, степень родства которой можно, кажется, определить, как «десятая вода на киселе». Тетя Маша, умная энергичная женщина лет пятидесяти, была вдовой земского начальника в Гродненской губернии, имевшего гражданский чин статского советника. После смерти мужа она переселилась в Москву и жила у Александры Сергеевны, исполняя обязанности управляющей ее дома. Званием своего покойного мужа тетя Маша очень гордилась. Знакомясь с кем-либо и называя свою фамилию, она не забывала прибавлять: «вдова статского советника». Отец немного посмеивался над этой ее слабостью, но относился к Марии Дмитриевне с уважением. Она была женщиной прямой, деловитой и к тому же очень любила мою мать и бабушку. У нас в семье, особенно после смерти отца, тетя Маша считалась лучшим советчиком по всем делам, особенно финансовым. После же смерти матери она была некоторое время попечительницей моих несовершеннолетних сестер, когда первый опекун, а потом попечитель Карп Артемьевич Мазлумов отказался от этой принятой им на себя обязанности. Александра Сергеевна, ровесница матери, происходила из бедной семьи, но вышла замуж за очень богатого человека Р. Кёлера, владельца аптекарских магазинов в Москве и других городах европейской России.
Когда отец бывал дома, тетя Маша и особенно Александра Сергеевна приезжали очень редко. Не желая мешать отцу в работе, они проводили время в обществе матери и бабушки, а встречались с ним лишь за обедом. У Александры Сергеевны было трое детей. Падчерица Соня, на год старше меня, хорошенькая, живая девочка, сын Борис, приблизительно на два года моложе меня, и младшая дочь Зоя. Помнится мне, что с детьми Александра Сергеевна приезжала за Серпуховскую заставу только в отсутствие отца и всего лишь один-два раза. Когда наша мать и Александра Сергеевна решили обучать детей танцам, мы стали ездить каждую неделю на городскую квартиру семьи Кёлер. Туда же приезжала семья наших дальних родственников Скворцовых, в которой было трое детей одного приблизительно с нами возраста. Учитель танцев обучал всю эту детскую компанию раз в неделю, в течение двух часов. Так как эти занятия происходили зимой, приходилось заказывать наемную карету, рано выезжать и рано же возвращаться. Поэтому занятия, происходившие только во время продолжительных поездок отца за границу и бывшие для нас большим развлечением в однообразной жизни за Серпуховской заставой, вскоре прекратились.
 Портрет цыгана (Верещагин В.В.) |  С оружием в руках - расстрелять! (Верещагин В.В.) |  Мальчик солон (Верещагин В.В.) |